August 2020  — Медиапроект «Август2020» (august2020.info/ru) собирает и публикует свидетельства о пытках, побоях и издевательствах во время мирных протестов после выборов в Беларуси в 2020 году.

Пытки и насилие в 2020 — история Максима М.

19 лет, студент. «Страха не было, решил, что будет — то будет. Но все это, конечно же, шок»

Историю своего задержания в деталях Максим рассказывает впервые и признается, помнит не все. Например, не помнит, чем кормили и сколько точно дней он был в Жодино. Еще говорит, что в августе намеренно не пошел на первые в жизни выборы: был уверен, что его голос ничего не изменит. Но после увиденного на Окрестина и в Жодино он осознал: следующие выборы не пропустит. В 2020 году в его юношеской душе зародилась гражданская позиция.

«Говорю в шутку пацанам, пошли посмотрим на автозаки. И оп-оп-оп — реально подъезжает автозак, все бегут»

«Я как в игре GTA стою у стены, а меня по ногам лупят»

— В Минск я приехал из Могилева к другу накануне выборов, хотел купить пару вещей. 9 августа мы втроем с ребятами поехали погулять в ТЦ напротив Дворца спорта, около девяти вечера там собрались люди и стали возмущаться, что «он себе столько голосов незаконно вписал!». Говорю в шутку пацанам, пошли, мол, посмотрим на автозаки. И в какой-то момент все выходят на проезжую часть… Оп-оп-оп и — реально подъезжает автозак, все бегут. Когда я услышал первую шумовую — у меня сердце в пятки чуть не ушло. Думаю: п**дец, война. Такой адреналин включился, бегу и на ходу звоню другу, чтобы сообщил родителям, если завтра не выйду на связь.

К двум-трем часам ночи нам надоело бегать, и мы пошли в ночник на Машерова. Выходим, а в 15 метрах слева сцепка из ОМОНа. Когда мы бегали — было страшно. А тогда я даже не думал, что за нами могут побежать. Мы немного походили кругами в районе Белой Вежи, а потом сели во дворе с арками, закурили. И тут забегает ОМОН, включаются фонарики: «Работаем, работаем! Руки! Лежать! А-а-а! Работаем!»

Я как в игре GTA стою у стены, а меня по ногам лупят, потом под руки ведут в автозак, где стоит омоновец. «Ну чо вы, суки!» — с ноги прилетает в грудь. В «стакане» мы стояли друг на друге практически, невозможно было дышать, пот тек ручьем. Едем. А куда едем? Было только слышно, что в автозаки бросали камни. Страха не было, решил, что будет — то будет. Но все это, конечно же, шок.

Нас поставили на колени у стены. Когда велели двигаться, увидел кровь, деньги какие-то на полу. Что, блин, происходит?!

В коридоре на Окрестина была суета и ор: «Ниже! Еще ниже!». Нас поставили на колени у стены. Когда велели двигаться, увидел кровь, деньги какие-то на полу. Что, блин, происходит?! А история со шнурками была как в спектакле. В спину прилетает удар и голос на ухо: «Снимаем шнурки!» Вытянуть из худи не получается. Подходит омоновец и весьма уважительно говорит: «Что, не получается?». Не знаю, насколько ситуацию можно назвать уважительной, но он не кричал. А это уже было для меня уважительно. Шнурок ножницами отрезали в итоге.

Будете вы*бываться — в следующий раз это будет ведро с говном

— После досмотра нас стали выводить. И снова «Вниз по коридору! Прямо! Прямо! Прямо! Ниже! Еще, сука, ниже!» Я врезался в омоновца посреди коридора. «Ты чё, ох**л!?» и – прилетело под дых. Сейчас я это со смехом вспоминаю, но тогда было не до смеха. Нас с пацанами посадили в самую последнюю камеру в коридоре. В мою последнюю ночь там было 32 человека.

Он просил, чтобы его не били: «Мужики в поле! Да я же служил!». «Служат только собаки!», – ответили ему и так отхреначили…

Когда с 10 на 11 августа задержанных помечали, люди кричали как свиньи. Мы краем глаза видели, как долго они стоят у стены, слышали тех, кто был под стенами ЦИПа. Нас не трогали, но напротив была камера с женщинами. У задержанной беременной начался токсикоз, и сокамерницы стали звать врача. Им сделали несколько предупреждений, а в итоге омоновец вылил на них ведро воды с хлоркой. «Будете вы*бываться — в следующий раз это будет ведро с говном». Еще вывели парня за просьбы, кажется, о еде. Он просил, чтобы его не били: «Мужики в поле! Да я же служил!». «Служат только собаки!», – ответили ему и так отхреначили…

Какое же было счастье, когда на третий день стали выводить в коридор. В камере свежий воздух был только, когда заводили новых задержанных. В общем, это был кайф. У меня от кислорода кружилась голова. В этот вечер мне стало плохо. Такое состояние, как будто температура 39. Я лег на тумбочках у окна и впервые уснул. Среди ночи начался озноб, а нам открывают двери камеры. «Мужики, подышите». А мне так плохо! Хорошо, что утром полегчало — нас стали выводить на суды.

«Что там происходит, скажите, пожалуйста», – спрашиваю я женщину-милиционера средних лет во дворе ЦИПа перед судом. Она посоветовала признать вину, мол, тогда могут только штраф дать. Не знаю, врала или нет. Но все, кто отрицал, получили сутки. Я почувствовал, что она еще что-то может рассказать. Она и в самом деле сказала, что у меня хорошая судья. И я вроде решил последовать ее совету, но не согласился с задержанием в девять вечера. Все же было не так!

15 суток. Говорю «Спасибо» и выхожу. Уже в камере ИВС вечером дали кашу с сосиской. Кайф! Я даже поспал — парень место уступил на кровати. Перед выездом в Жодино увидел Димона — одного из друзей. Третий наш друг остался в ЦИПе, его потом в Слуцк отвезли. Перед автозакам стоял омоновец, который ко всем цеплялся и всех хреначил дубинкой. Мне достался поджопник.

Ехали мы без особой жести, омоновцы с нами даже разговаривали. Один постучал мне по плечу, мол, сколько лет? Говорю, 18. «Малой совсем. Не хотел бы я в твоем возрасте сюда попасть». А когда нас выводили в Жодино, добавил: «Мужики, берегите малого».

Я еще в ИВС на туалетной бумаге карандашом написал номер телефона папы и думал, что кому-то получится передать. Выходя из автозака, положил на скамейке эту бумажку. Не знаю, что было дальше. Папа рассказывал, что ему многие тогда уже звонили.

Сидели с нами нормальные «беларусские наркоманы и алкаши»: айтишники, предприниматели

Заходим с Димоном в камеру, а нам с порога: «Пацаны, берите хлеб!». Как кайфово снова было! Я постелился на полу, поспал. Что происходит и что будет — не ясно. Мы в камере и качаться стали, и шахматы из хлеба лепить. Сидели с нами нормальные «беларусские наркоманы и алкаши»: айтишники, предприниматели.

«Братан, худи мне жизнь спасло!»

Когда на второй день нас вывели из камеры, обратно я вернулся без Димона. Собрался спать, тут двери открываются: «Максимов, на выход!». Не фига себе! Встаю у стены, поворачиваю голову, а там парень идет в моем худи, который я в ЦИПе оставил. «Это мое худи!» «Я знаю, братан, оно мне жизнь спасло!»

Выходили мы вместе, сколько вокруг было людей — шок! Сразу дали паек, шнурки и… мой папа стоит! Я сначала был в списках Могилева, батя простоял там ночь под ИВС, потом поехал в Минск и Жодино. Он, кстати, за Лукашенко голосовал. Но после произошедшего, думаю, его мнение изменилось.

– В конце октября мне стали звонить из РОВД, звать на встречу. Я до последнего не ходил, говорил, что болею, ночевал у друга. Знакомый, который уехал из Беларуси, дал контакты фонда «Дапамога». Там сказали, что нужно уезжать – силовики от меня не отстанут. Родителям соврал, что еду в Минск к другу, с собой взял только рюкзак. До границы добрался с дальнобойщиками. Боялся, что без визы не пустят, а там не впустят, но из фонда помогли. Только на литовской границе позвонил маме. Она не поверила, но теперь вроде смирилась. Говорит: лучше так, чем в тюрьме.

Сейчас Максим работает на производстве медицинских масок и снимает квартиру с такими же беларусами, которым пришлось спешно уехать из страны. Он хочет продолжить образование, но у него нет аттестата об окончании средней школы. Говорит, из-за учебы в колледже есть только аттестат об окончании 9 классов и справка об окончании 11 классов, которая «нигде не канает». Если вы хотите поддержать Максима, здесь можно заказать часы с Погоней, которые он делает сам.

P.S. Заявление в Следственный комитет не подавал

Автор: команда проекта Август2020

Фото: команда проекта Август2020

Back to top button